Т.Уильямс. Несъедобный ужин

Теннесси Уильямс. Несъедобный ужин / Tennessee Williams. Unsatisfactory Supper
Перевод П. Мелковой
Москва, изд-во "Гудьял-Пресс", 1999
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, июнь 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

М и с с и с Б а у м е н (К у к о л к а).
А р ч и Л и Б а у м е н.
Т е т я Р о з.

Сборный дом в городке Блу-Маунтин, штат Миссисипи. Стены его выцвели и приобрели зеленовато-серый оттенок, вверху,
под крышей, — темные потеки; контуры здания — несимметричны. На сумеречном небе — розовые пятна заката, предвещающие
непогоду; по-кошачьи жалобно воет ветер.
В глубине сцены, за верандой в центре двора, — большой розовый куст; в красоте его есть нечто зловещее. Действие начинается музыкой, напоминающей прокофьевскую и создающей гротесково-лирическое настроение. Затем, прерывая музыку скрипом ржавых
петель и запоров, открывается дощатая дверь.
Появляется миссис БАУМЕН, прозванная в семье КУКОЛКОЙ. Это крупная вялая женщина, но полнота ее не наводит на мысль
о мягкости, а глупость на снисходительность. В укладке ее блестящих черных волос, в платье из пурпурной ткани и тяжелых медных украшениях есть что-то, заставляющее вспомнить Древний Египет. Из дома, причмокивая и высасывая из зубов застрявшую в них пищу, выходит АРЧИ ЛИ БАУМЕН. Это крупный мужчина с нездоровым, белым как мел, лицом и обрюзгшей фигурой.
Диалог между Куколкой и Арчи Ли должен вестись ровным тоном, а фразы их звучать монотонно, как пародия
на хоровое заклинание; отдельные пассажи желательно делить на строфу и антистрофу в соответствии с движением
Куколки взад и вперед по веранде.

А р ч и Л и. Раньше старуха хорошо кормила, а теперь разучилась. В последнее время стол у нас ни к черту.
К у к о л к а. Что правда, то правда, Арчи Ли. Не стану спорить.
А р ч и Л и. Овощи, если их отварить с соленой свининой да подержать на огне, пока она не станет нежной, — очень недурная еда. Но если их вывалить на тарелку полусырыми, не проварив как следует, этого и свиньи есть не станут.
К у к о л к а. Овощи испортить нелегко, но старуха умудрилась таки это сделать.
А р ч и Л и. Как же это она?
К у к о л к а (медленно и презрительно). Да очень просто. Продержала их на плите около часу, а потом говорит, что они никак не закипят. Я иду в кухню и вижу — плита холодная, как камень. Старая дура забыла развести огонь. Подзываю ее и говорю: «Тетя Роз, я, кажется, поняла, почему овощи не кипят». «Ну и почему?» — спрашивает. «Да, наверно, потому, — отвечаю, — что плита не затоплена».
А р ч и Л и. А она что?
К у к о л к а. Закинула голову назад и давай кудахтать: я-то думала, что моя плита топится. А я-то думала, что мои овощи давным-давно кипят». Вечно у нее «мое» да «мои»: моя плита, моя кухня, мои овощи. Она тут все своим считает.
А р ч и Л и. У старухи, наверно, мания величия начинается.

Из дома доносится тоненький голос — кто-то пронзительно смеется.

С чего это она опять раскудахталась?
К у к о л к а. А я почем знаю? Наверно, хочет показать, что у нее хорошее настроение.
А р ч и Л и. Такие штучки чертовски надоедают.
К у к о л к а. Это так действует мне на нервы, что я готова убежать из дому без оглядки и выть от тоски. А упряма она до чего! Настоящий мул!
А р ч и Л и. Можно быть упрямым и все-таки уметь варить овощи.
К у к о л к а. Где уж их сварить, если она так упряма, что не хочет даже взглянуть, затоплена ли плита.
А р ч и Л и. А зачем ты пускаешь ее на кухню?
К у к о л к а. Раздобудь мне негра, и я ей носа не дам туда сунуть.

Дощатая дверь, скрипя, отворяется, и на веранду выходит ТЕТЯ РОЗ. Запыхавшись, — добраться сюда с кухни стоило ей немалых усилий, — она прислоняется к столбу веранды и переводит дух. Ей лет восемьдесят пять; она из тех старушек, которые походят на маленьких белоголовых обезьянок. На ней серое ситцевое платье, ставшее слишком просторным для ее ссохшейся фигуры. Спазмы, постоянно сжимающие ей грудь, вынуждают ее то и дело разражаться глупым смехом. Супружеская пара на веранде не обращает на старушку внимания, хотя та весело улыбается и кивает обоим.

Т е т я Р о з. Я принесла свои ножницы. Завтра воскресенье, и я не допущу, чтобы мой дом остался в праздник без цветов. К тому же, если розы не срезать, они все равно облетят — сегодня ветрено.

Куколка нарочито зевает. Арчи Ли громко чмокает, высасывая пишу из зубов.

К у к о л к а (давая выход своему раздражению). Перестанешь ты чмокать или нет?
А р ч и Л и. У меня что-то в зубах застряло, никак вытащить не могу.
К у к о л к а. Для этого существует такая вещь, как зубочистка.
А р ч и Л и. Я уже сказал тебе за завтраком, что у нас нет зубочисток. То же самое повторил за обедом и за ужином. Может, опубликовать это в газете, чтобы ты наконец мне поверила?
К у к о л к а. Кроме зубочисток бывают и другие предметы с острым концом.
Т е т я Р о з (возбужденно). Арчи Ли, сынок! (Вытаскивает катушку ниток из набитого всякой всячиной кармана на юбке.) Откуси ниточку да подвигай ею между зубами. Если уж это не поможет, значит, кусок застрял так, что его ничем не вытащить.
А р ч и Л и (сбрасывая ноги с перил веранды на пол). Слушайте вы обе и зарубите себе на носу: если мне хочется чмокать, я буду чмокать!
Т е т я Р о з. Правильно, Арчи Ли! Чмокай себе, сколько душе угодно.

Куколка с гримасой отвращения что-то бормочет себе под нос.
Арчи Ли опять забрасывает ноги на перила и громко чмокает.

Т е т я Р о з (нерешительно). Арчи Ли, сынок, ты, кажется, недоволен ужином. Я заметила, что у тебя на тарелке осталась целая куча овощей.
А р ч и Л и. Я не любитель овощей.
Т е т я Р о з. Впервые слышу.
А р ч и Л и. Не понимаю, что вас удивляет, тетя Роз. Я, кажется, никогда не говорил при вас, что обожаю овощи.
Т е т я Р о з. Значит, говорил кто-то другой.
А р ч и Л и. Может, кто другой и говорил где-нибудь и когда-нибудь, но это еще не значит, что говорил я.
Т е т я Р о з (с нервным смешком). Куколка, кто ж это у нас обожает овощи?
К у к о л к а (с утомленным видом). Не знаю, тетя Роз.
Т е т я Р о з. Ох, как трудно запомнить и не перепутать, кто что любит и кто чего не любит! Но для Арчи Ли готовить легко, да, легко. Джим — тот привереда, ужасный привереда! А домочадцы Сузи и того чище. Все как на подбор привередники. До того капризны в еде, что я прямо умираю от нервного напряжения, когда на них готовлю. А вот Арчи Ли ест все, что ему ни подашь, да так, что сразу видно — ему каждый кусочек по вкусу. (Проводит рукой по его волосам.) Дай тебе бог здоровья, милый, за то, что на тебя так легко угодить!

Арчи Ли грубо отодвигает свой стул подальше от тети Роз.

(Нервно смеется и шарит в своем бездонном кармине, нащупывая ножницы.) Теперь я пойду во двор и срежу розы, пока их не обдуло ветром. Не могу я допустить, чтобы в моем доме не было цветов в воскресенье. А как только покончу с розами, вернусь к себе в кухню, растоплю свою плиту и приготовлю вам яйца по-бирмингемски. Не в моих правилах, чтобы мои мужчины остались недовольны ужином. Этого не будет. Я этого не допущу! (Спускается с крыльца и на последней ступеньке останавливается перевест дух.)
А р ч и Л и. А что это за штука — яйца по-бирмингемски?
Т е т я Р о з. Они были любимым блюдом отца нашей Куколки.
А р ч и Л и. Это не ответ на мой вопрос.
Т е т я Р о з (словно поверяя секрет). Сейчас я расскажу, как их готовят.
А р ч и Л и. Плевать мне на то, как вы их готовите. Я хочу знать, что это такое.
Т е т я Р о з (рассудительно). Но, сынок, как я могу объяснить тебе, что это такое, не рассказав, как их готовят? Нарезаешь хлеб ломтиками, потом вынимаешь из ломтиков середину, кладешь на сковородку, добавляешь масла; потом в каждую серединку выливаешь по яйцу, а сверху накрываешь вырезанным кусочком.
А р ч и Л и (саркастически). А плиту растапливают?
К у к о л к а. Нет, огонь развести забывают. Наверно, поэтому блюдо и называется яйца по-бирмингемски. (Смеется, довольная своим остроумием.)
Т е т я Р о з (с живостью). Так уж это называется — яйца по-бирмингемски, и отец нашей Куколки просто с ума по ним сходил. Когда он бывал недоволен ужином, он требовал яйца по-бирмингемски и топал ногами до тех пор, пока я их не подам. (Воспоминание так забавляет ее, что она чуть не падает от смеха.) Он топал ногами, пока я их не подам... (Смех замирает, тетя Роз отходит от веранды, на ходу осматривая ножницы.)
К у к о л к а. Старуха совсем из ума выжила!
А р ч и Л и. Как давно она у нас?
К у к о л к а. В октябре приехала.
А р ч и Л и. Нет, еще в августе. Притащилась к нам в августе прошлого года.
К у к о л к а. Неужто в августе? А ведь верно, это был август.
А р ч и Л и. Почему бы ей не перебраться к Сузи? Пускай покудахчет малость и там.
К у к о л к а. Но у Сузи ей негде будет спать.
А р ч и Л и. А как насчет Джима?
К у к о л к а. Она как раз от него и переехала к нам. Жена Джима сказала, что старуха ее обкрадывает. Вот она от них и уехала.
А р ч и Л и. Не верю, что старуха — воровка. А ты веришь, что она их обкрадывала?
К у к о л к а. Конечно, не верю. Это просто был повод избавиться от нее.

ТЕТЯ РОЗ подошла к розовому кусту. Ее чуть не сбивает с ног порывом ветра. Она шатается, потом обретает
неустойчивое равновесие и сама смеется над собой.

Т е т я Р о з. Боже ты мой! Ха-ха-ха! Ох! Ха-ха-ха!
К у к о л к а. Знаешь, стоит мне выпустить из рук кошелек, как эта старая дура тащится с ним ко мне и просит: «Проверь мелочь».
А р ч и Л и. Зачем она это делает?
К у к о л к а. Боится, что и я, как жена Джима, обвиню ее в воровстве.
Т е т я Р о з (напевает, ковыляя вокруг розового куста).
Расступись, земля, и скрой
В недрах прах забвенный мой.
А р ч и Л и. Твой двоюродный братец Банни, ну тот, у которого зубы торчат, придумал вроде новый способ использования нефтяных отходов?
К у к о л к а. И да и нет.
А р ч и Л и. Это еще как понимать?
К у к о л к а. Ты же знаешь Банни. Сначала он что-то придумывает, потом втягивает в это акционеров, а затем все лопается и акционеры обращаются в суд. К тому же он уверяет, что его половина страдает какой-то женской болезнью.
А р ч и Л и. У всех отговорка наготове. Они хоть и не блещут умом, а все-таки соображают, что старуха скоро загнется, и никому из них неохота, чтобы это произошло у него в доме.
К у к о л к а. В общем, так оно и есть.
А р ч и Л и. А вот я не могу от нее отделаться.
К у к о л к а. Не ори.
А р ч и Л и. Да что я — козел отпущения?
К у к о л к а. Не ори, не ори!

Тетя Роз тихонько напевает у розового куста.

А р ч и Л и. А тогда сплавь старуху кому-нибудь другому.
К у к о л к а. Кому, Арчи Ли?
А р ч и Л и. Эники-беники-тикалеса-эники-беники-ба. Вот пускай этот Ба и возится с ней.
К у к о л к а. А кто он такой, твой Ба?
А р ч и Л и. Кто угодно, только не я!

Медленно и осторожно двигаясь с ножницами вокруг куста, тетя Роз негромко напевает. Строки гимна перемежаются
с диалогом на веранде. На двор опускается синий сумрак, но куст еще ярко освещен.

(С благоговейным ужасом.) У стариков бывают затяжные болезни, и приходится им давать морфий, а это, говорят, чертовски дорогая штука.
К у к о л к а. И бывает, что они очень долго так могут протянуть, принимая морфий.
А р ч и Л и. А морфия им нужно немало.
К у к о л к а. Да, немало.
А р ч и Л и. Ты только представь себе: вдруг старуха сломает бедро или еще что-нибудь и понадобится морфий!
К у к о л к а. Ну что ж, нашим придется поприжаться и помочь нам.
А р ч и Л и. Попробуй-ка выжми хоть грош из твоего братца Джима. Или из Сузи, или из Тома, или из Банни! Это же форменные скряги. Они из-за медяка удавятся.
К у к о л к а. Люди они небогатые, потому за свое и держатся.
А р ч и Л и. Предупреждаю: если она свалится и помрет у нас... (тяжело встает и сплевывает через перила) я ее сожгу, а пепел ссыплю в бутылку из-под кока-колы. (Снова, плюхается в кресло.) Пусть твои родственнички раскошеливаются на гроб.

ТЕТЯ РОЗ срезала наконец несколько розовых бутонов и бредет с ними к коттеджу.

Вот она возвращается. Скажи-ка ей.
К у к о л к а. Что сказать?
А р ч и Л и. Что она злоупотребляет нашим гостеприимством.
Т е т я Р о з (издали). Вы только взгляните, взгляните, детки...
А р ч и Л и. Ты скажешь ей?
Т е т я Р о з. Взгляните, детки, на эти поэмы, созданные природой!
А р ч и Л и. Или мне сказать?
К у к о л к а. Замолчи. Я сама.
А р ч и Л и. Тогда скажи прямо сейчас. Довольно миндальничать!
Т е т я Р о з (около веранды). Взгляните на них, взгляните, детки! Это же настоящие поэмы природы!

Но «детки», словно не слыша, уставились не на цветы, а на лицо не ко времени радостной тети Роз. Старушка
растерянно смеется и, повернувшись, обращается уже непосредственно к Арчи Ли.

Не правда ли, Арчи Ли, это настоящие поэмы природы? Не правда ли?

Буркнув что-то, Арчи Ли встает и, проходя мимо стула жены, пинает его ногой,
напоминая Куколке об ее обещании.

К у к о л к а (откашлявшись, неловко). Да, да, тетя Роз, настоящие поэмы, конечно, поэмы. Послушайте, тетя Роз, раз уж мы заговорили, подойдите-ка на минуточку поближе. Мне надо вам кое-что сказать.

Тетя Роз, словно предчувствуя опасность, отходит от веранды, встает спиной к ней. На лице ее — страх, тот хорошо
знакомый страх, который въелся ей в самые кости, но к которому она так и не привыкла.

Т е т я Р о з. В чем дело, милочка? (Медленно оборачивается.) Я чувствую, детки, вы чем-то расстроены. Чтобы угадать это, не надо звать цыганку с картами. Вы оба с Арчи Ли чем-то расстроены. Наверно, ужином недовольны. Правда, Куколка? Овощи недостаточно проварились. Думаешь, я этого не знаю? (С нерешительным смешком переводит взгляд с лица Куколки на спину Арчи Ли.) Моя плита сыграла со мной дурную шутку. Я думала, она топится, а она все это время...
К у к о л к а. Вы бы присели, тетя Роз, так удобней говорить.
Т е т я Р о з (с истерической ноткой в голосе). Я не хочу сидеть, не хочу! Разговаривать можно и стоя! Понимаешь, сперва садиться, а потом вставать — это только лишние хлопоты. Так в чем же дело, милочка? Сейчас я поставлю цветы в воду, пойду растоплю свою плиту и приготовлю вам, детки, яйца по-бирмингемски. Слышишь, Арчи Ли, сынок?
А р ч и Л и (грубо и по-прежнему не оборачиваясь). А я не хочу яиц по-бирмингемски.
К у к о л к а. Он не хочет яиц по-бирмингемски, и я тоже. Но раз уж мы заговорили, тетя Роз... В общем, мы тут с Арчи Ли интересуемся...
Т е т я Р о з. Чем, Куколка?
К у к о л к а. Ну, вашими планами. Ведь у вас есть планы.
Т е т я Р о з. Планы?
К у к о л к а. Да, планы.
Т е т я Р о з. Какие планы, Куколка?
К у к о л к а. Планы на будущее, тетя Роз.
Т е т я Р о з. На будущее? О нет, милочка! Когда ты старая дева и тебе вот-вот стукнет сто, особых планов на будущее строить не приходится. Я уже много раз спрашивала себя — когда же?.. Но не сомневаюсь, что... (голос ее замирает, она отворачивается от веранды, и в это мгновение вступает музыка) ...что Иисус не забыл обо мне! Нет, милосердный спаситель не забыл обо мне. Мой час неизвестен ни мне, ни тебе, Куколка, но он знает его и призовет меня, когда этот час наступит. Налетит ветер, подхватит меня и унесет так же, как это будет с розами, когда они станут подобны мне...

Музыка смолкает. Тетя Роз поворачивается спиной к трибуналу, восседающему на веранде.

К у к о л к а (снова откашлявшись). Все это очень хорошо, тетя Роз. То, что вы уповаете на бога, тоже хорошо, но не следует забывать, что бог помогает тем, кто... э-э... помогает сам себе.
Т е т я Р о з. Ну, я-то это знаю, Куколка! (Смеется.) Этому я научилась еще в колыбели. Пожалуй, я научилась этому еще до того, как появилась на свет. Разве я когда-нибудь была кому в тягость? Да я по пальцам могу пересчитать дни, когда болела, не работала и сидела, сложа руки. Всеблагой спаситель дал мне остаться здоровой и работящей, — да, работящей и здоровой, — и я горжусь тем, что даже в мои годы ни для кого не стала обузой. А когда мне придет время склонить голову на лоно его, я...
А р ч и Л и (круто оборачивается). Вся эта болтовня об Иисусе, непроваренных овощах и всяком таком прочем не имеет никакого отношения к делу! Одним словом, слушайте, тетя Роз...
К у к о л к а (вставая). Можешь ты на минутку попридержать язык, Арчи Ли?
А р ч и Л и. Тогда говори прямо. Нечего тут миндальничать.
К у к о л к а. Сказать можно по-разному.
А р ч и Л и. Вот и скажи, а господа оставьте в покое. Есть Сузи, есть Джим, есть Том и Джейн, а кроме них еще Банни! А если никто из них ее не устраивает, то в графстве существуют дома призрения для престарелых, куда ее можно определить. Пусть она решит, у кого ей хочется погостить. Завтра утром я побросаю ее вещички в машину и отвезу к тому, кого она выберет. Ну разве это не проще, чем миндальничать да церемониться? Тетя Роз — женщина разумная. Она знает, как мало комнат у нас в доме, знает, что я нервный и много работаю, а рабочего человека надо кормить. И дом его — это его дом, и он вправе требовать, чтобы все в доме шло, как ему хочется! Видит бог, если уж и это не самый простой, самый честный способ все уладить, мне остается одно: умыть руки, а вы болтайте себе дальше. Словом, я... Будь я проклят, если... (Убегает в дом, хлопнув дверью.)

Долгая пауза. Куколка, неловко отводя глаза, смотрит в пространство;
тетя Роз уставилась на захлопнувшуюся дверь.

Т е т я Р о з (нарушив наконец молчание). А я-то думала, вам нравится моя стряпня, детки.

Синий сумрак, сгустившись, окутал весь двор. Тетя Роз отходит от веранды. Вступает музыка, которая тут же тонет
в кошачьем вое внезапно озлившегося ветра.

К у к о л к а (поднимается с плетеного стула). Арчи Ли! Арчи Ли! Помоги мне убрать стулья, пока их не унесло. (Тащит свой стул к двери.) Кажется, будет ураган. Придержи-ка дверь. Втаскивай стул! А теперь другой! Пожалуй, нам лучше спуститься в погреб. (Спохватившись.) Тетя Роз, входите скорей, и мы закроем дверь.

Тетя Роз тихонько покачивает головой. Затем обводит глазами небо, чреватое чем-то зловещим.

(В доме.) Позови тетю Роз.
А р ч и Л и (за дверью). Упрямая старуха! Она и ногой двинуть не хочет.

Дверь захлопывается. Злобный кошачий вой переходит в ленное, но приближающееся рычание. Тетя Роз по-прежнему стоит во дворе, и лицо ее все так же сумрачно, хотя спокойно и задумчиво. Серое ситцевое платье, висящее на ней мешком, то развевается на ветру, то прилегает к ее худой, как скелет, фигуре. Ее вопрошающий взор устремлен к небу, затем она смотрит на дом, постепенно скрывающийся в темноте, потом опять с тем же неколебимым, хоть и тревожным, выражением переводит взгляд на покрывающееся мглой небо.
Образы племянников и племянниц, двоюродных братьев и сестер быстро, как перелистываемые страницы альбома мелькают в ее памяти. Иных она любила, когда они были детьми, но это были не ее дети, и все они с поразительным равнодушием отнеслись к любви, которую она всегда расточала им с такой же щедростью, как охапку роз, хотя для этих роз ни у кого не нашлось вазы. Ветер срывает с ее плеч серый шарф. Она делает неловкое движение и падает на колени. Розы выскальзывают у нее из рук. Она с отсутствующим видом тянется за ними. Несколько штук ей удается подобрать, остальные уносит ветер. Она с трудом встает на ноги. Мрак сгущается, из синего становится пурпурным, потом черным; рев нарастает, как грохот локомотива. Ветер постепенно оттесняет тетю Роз к розовому кусту.

Занавес